Читать книгу "Жизнь этого парня  - Тобиас Вулф"

Тогда мистер Болджер потерял ко мне интерес. Я видел это в его глазах. Он сказал, что он и миссис Болджер надеялись, что я буду счастлив с ними, счастливее, чем я, очевидно, был, живя с моим отчимом, но ему не кажется, что я действительно счастлив. Короче, он не видел смысла в том, чтобы я и дальше оставался с ними. Сказал, что позвонит моей матери сегодня вечером и договорится, чтобы она забрала меня. Я не спорил. Я знал, он уже принял решение.

Я тоже. Я решил пойти в армию.

Мама приехала на следующий день. Она посовещалась с Болджерами пару часов, а затем увезла меня. Вначале она молчала. Ее руки крепко сжимали руль. Челюсть была напряжена. Мы спустились по дороге несколько миль, к остановке грузовиков. Мать поставила машину на парковку и выключила мотор.

– Мне пришлось умолять их, – сказала она.

Затем она рассказала, чего достигли ее мольбы. Мистер Болджер позволил мне остаться, если я улажу все с Вэлшами, работая на их ферме после школы.

Я сказал, что не хотел бы заниматься этим.

Она не слушала меня. Глядя поверх руля, она говорила, что мистер Болджер также хотел, чтобы отец Карл поговорил со мной. Он надеялся, что религиозный имидж отца Карла произведет на меня хоть какой-то эффект. Мать сказала, что у меня есть выбор: я мог или поладить с мистером Болджером, или собирать вещи. Сегодня. И если я собираю вещи, то лучше бы мне иметь план, потому что я не могу пойти с ней домой – Дуайт не пустит меня на порог. Было похоже на то, что она подыскала работу в Сиэтле, но она ждет подтверждения. И затем ей нужно будет время, чтобы погрузиться в работу и найти жилье.

– Почему ты не извинился перед теми людьми? – спросила она.

Она никогда не была так далека от меня. Если бы я ограбил банк, она бы была на моей стороне, но только не в этом случае.

Я сказал, что не смог.

Она посмотрела на меня, затем снова уставилась куда-то сквозь лобовое стекло. Она никогда не была так далека от меня. Если бы я ограбил банк, она бы была на моей стороне, но только не в этом случае.

– Так что ты собираешься делать? – спросила она без особого интереса.

Я сказал ей, что сделаю все, что Болджер пожелает.

Она завела мотор и отвезла меня назад. После того как я вышел из машины, она быстро уехала.

Мистер Болджер был слишком занят в ту неделю, чтобы заниматься организацией моей работы у Вэлшей, но я этого не знал. Я приходил в его магазин каждый день после школы, ожидая, что он велит мне выйти и сесть обратно в машину. Я входил, и колебался, и, когда никто ничего не говорил, шагал тихонько в заднюю комнату, надевал фартук и брался за свою рутинную работу. Чак и я обычно трудились вместе, разговаривая, шутя, вытряхивая пыльную одежду и тыкая друг в друга ручками метел. Сейчас мы работали сами по себе, в тишине. Я мечтал. Иногда думал о ферме Вэлша и о себе на ней, утопающем в грязи, окруженном обвиняющими лицами. Всякий раз, когда эта мысль приходила ко мне, я должен был закрывать глаза и делать глоток воздуха.

Ближе к концу недели пришел отец Карл. Он говорил с мистером Болджером в складском помещении несколько минут, затем позвал меня на улицу.

– Давай прогуляемся, – сказал он.

Мы пошли по пешеходной тропе вниз к реке. Отец Карл ничего не говорил, пока мы не дошли до берега. Он поднял камень и бросил его в воду. У меня было циничное подозрение, что он собирается дать мне то же самое наставление, что священник в лагере скаутов давал каждой новой группе мальчиков в их первый день прошлым летом. Он подходил обычно к краю озера, запросто поднимал горсть камней и вбрасывал один.

– Всего лишь галька, – говорил он задумчиво, будто эта идея только что пришла ему в голову, – всего лишь галька, а посмотрите на рябь, которую она создает и как далеко распространяется эта рябь…

К концу лета мы, вожатые лагеря, открыто презирали его. Мы звали его Рябь.

Но отец Карл не сделал ничего подобного. Да он и не мог. Он пришел к своей вере трудным путем и не говорил о ней слишком искусно. Его родители были евреями. Они оба погибли в концентрационных лагерях, и отец Карл сам едва выжил. Через некоторое время после войны он обратился к христианству и позже стал священником. В его речи все еще слышался восточноевропейский акцент. У него была таинственная приятная внешность, чего он сам, похоже, не осознавал, и манера глубоко задумываться всякий раз, когда ему приходилось иметь дело с притворством или легкомыслием.

Он спросил меня, кем я являюсь по собственному мнению.

Я не знал, как ответить на этот вопрос. Даже не пытался.

– Посмотри на себя, Джек. Что ты делаешь? Как сам думаешь, что происходит?

– Я полагаю, что все рушу, – сказал я, потрясая головой в полном раскаянии.

– Чушь! – закричал он. – Чепуха!

Он смотрел так, как будто сейчас ударит меня. Я решил вести себя спокойно.

– Если ты будешь продолжать в том же духе, – говорил он, – что будет с тобой дальше? Отвечай!

– Я не знаю.

– Ты знаешь. Знаешь. – Его голос был мягче. – Ты знаешь.

Он подобрал другой камень и швырнул его в реку.

– Чего ты хочешь?

– Не понял?

– Хочешь! Ты должен чего-то хотеть. Чего ты хочешь?

Я знал ответ на этот вопрос. Но был уверен, что мой ответ приведет его в еще большую ярость, вызвав сильный контраст с его собственными желаниями. Я не мог представить, что отец Карл хочет денег, каких-нибудь вещей и мирового признания любой ценой. Не мог представить, что он хочет чего-нибудь настолько, насколько я хотел этого, или представить, что он выслушает мои желания без презрения.

У меня не было слов, чтобы высказать ему это. Чтобы принять надежду отца Карла на спасение, я должен был бы отказаться от моей собственной. Он верил в Бога, а я верил в мир.

Я пожал плечами в ответ на его вопрос. Не уверен в том, чего хочу, сказал я.

Он опустился на бревно. Я засмущался, затем сел немного поодаль от него и уставился на противоположный берег реки. Он поднял палочку и потыкал ею в землю, затем спросил, хочу ли я сделать свою мать несчастной.

Я сказал, что нет.

– Не хочешь?

Я знал ответ на этот вопрос. Но был уверен, что мой ответ приведет его в еще большую ярость, вызвав сильный контраст с его собственными желаниями.

Я потряс головой.

– Что ж, это именно то, что ты делаешь.

Я ничего не ответил.

– Ну хорошо, ладно. Хочешь ли ты сделать ее счастливой?

– Конечно.

– Отлично. Это уже что-то. Это одна из вещей, которых ты хочешь. Верно?

Когда я согласился, он сказал: